Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]

— … Они вторгаются в наши дома, как разбойники, и как судьи — решают участь людей. Они запретили хранить и носить оружие всем гражданам, кроме тех, кто обращает свое оружие против рабочих. Насилием и страхом они вымогают отставку выборных должностных лиц, замещая их своими клевретами. Занятие последних, товарищи, состоит в том, чтобы издавать указы, сделавшие этот штат предметом зависти всех боссов и скэбов страны. Две преступные организации нашли сообщника в лице третьей — еще более преступной, если это возможно. Она может развратить любой рабочий союз; в кратчайший срок может поставить любое количество вооруженных стражников или скэбов; в любую минуту может убить человека или нескольких человек, смотря по тому, сколько крови понадобилось тем, кто платит за кровь.

— Пинкертоновцы! — с отчаянием и злобой выкрикнул голос в толпе.

— Да, пинкертоновцы… Слишком часто и слишком тяжко, братья, нам приходится отвечать за бомбы, которые взрываются в этом округе.

— Проклятье! Кто заложил динамит на станции. Индепенденс? Если б мы знали, кто это сделал, Крейн!..

— Товарищи, бывший шериф Робинзон сразу послал в Тринидад за ищейками… Одна из них прямо направилась к дому Гегра (он работает у Клеленда, секретаря Ассоциации владельцев); другую не могли оторвать от порохового склада штрейкбрехерской шахты «Смоглер». По вине этих дурно воспитанных собак шерифу Робинзону и был предложен выбор между петлей и отставкой.

— О-о! Слушайте! Слушайте!

— Братья, мы знаем почему отставлен шериф Робинзон; остается узнать, для чего убит губернатор Франк Стейненберг.

Крейн перевел дыхание. На мгновение он увидел небо, чуть желтеющие деревья Джефферсон-сквера, толпу и внезапно, в толпе, лицо Молли. Как на экране, лицо, снятое крупным планом, оно придвигалось, заполняя пространство. Гневом, страданьем и готовностью лицо Молли отвечало его словам.

Крейн говорил. Он не успел додумать мысли о том, какая здесь страшная путаница…

— Похитители Хейвуда, Мойера и Хорти располагали тюрьмой, вооруженной стражей, специальными поездами, военным уставом и другими ресурсами, недоступными частным злоумышленникам и обыкновенным разбойничьим шайкам. Это преступление совершено силами двух штатов и одобрено высшей судебной инстанцией страны. Ибо вчера Верховный суд отказал в выдаче приказа Habeas Corpus для Хейвуда, Мойера и Хорти.

Толпа под ногами Крейна металась от боли. Крейн слушал теперь, как бурно расширяется его сердце. Он говорил правду — в первый раз за много недель. Правда плыла через него на толпу, и Крейну казалось, что он сейчас зарыдает…

— Братья, каждый из нас отвечает за дело Хейвуда. Дело Хейвуда — это значит, что в Боизе хотят повесить людей, виновных в том, что они защищали идею организованного труда… Когда вы устанете, братья, когда вам захочется освежить свою ненависть, — вспомните то, что сказал О'Нейл: «Им нужен приказ Habeas Corpus, — сказал он, — после смерти они получат его от господа бога!»

Крейн быстро пересекал поселок рудокопов. Он шел, потому что нервы требовали движения. В ушах стоял шум, унесенный из Джефферсон-сквера. Крейн поравнялся с домом старого Гарпера.

— Крейн, Крейн!..

Это была Молли; волосы падали ей на лицо, и она ды-ышала так быстро, что Крейн понял: она бежала за ним по откосу.

— Пойдемте… мне нужно сказать… нет, совсем не надолго.

Праздничное, страстное возбуждение Крейна упало у двери. На решетке камина лежала черная зола. Кресло старого Джо нелепо высилось в кругу опрокинутых ящиков и табуретов.

— Крейн, я опять вспомнила все, что говорила вам и о вас…

— Молли, зачем вы…

— Так. Вы должны теперь знать, что у меня были… дурные мысли.

— Молли, — сказал Крейн, — не надо…

— О, вы не знаете даже, что это были за мысли. Нынче я слушала вас и поняла, — это низко; я сразу решила, что пойду к вам… что скажу вам… Крейн, простите меня.

— Замолчите, — грубо ответил Крейн.

Она не ждала этого; она задохнулась и вспыхнула:

— Почему?

— Потому что, — Крейн качнулся на месте, — не мучьте меня… потому что я — шпион… подлец… агент Пинкертона…

Странно, — Крейн не знал, произносит ли он вслух чудовищные слова; скорее всего — он только думает ими; скорее всего… это еще не конец. Он поднял глаза и увидел искривленное ужасом лицо Молли, — конец!

— Молли, это конец. Убейте меня, если можете.

Он еще раз качнулся и упал на колени. Она дернулась, как будто бы, падая на колени, он забрызгал ее платье грязью.

— Молчите… встаньте, встаньте скорее, потому что, если вы будете так стоять, я боюсь… что я вас ударю.

Крейн встал.

— Ничего, я сам…

Он торопливо просовывал руку в узкий карман, тяжело оттянутый револьвером.

— Оставьте! — крикнула Молли; он опустил руку.

— Послушайте…

Она не назвала его; он стал теперь чем-то таким, что нельзя уже было назвать именем человека.

— Вы хотите говорить о своих страданиях, да? Это делают все негодяи. Так вот, мне нет дела до вас! Даже ваша смерть пока неуместна, потому что вы здесь нужны. Вы должны их спасти! До тех пор мне нет дела даже до вашего преступления. Вы их спасете сейчас. После — мы сведем счеты.

Крейн ходил по комнате и думал; думал и останавливался: Молли сидела устало в кресле старого Гарпера. Он спросил:

— Вы согласны следовать моим указаниям?

— Беспрекословно.

Он взглянул на часы.

— Через час двадцать минут мы выедем в Денвер.

За недостатком материала в предварительных показаниях Орчарда дело Мойера было выделено и назначено к слушанию после дела Хейвуда и Хорти. В то же время федеральный суд признал противоконституционным требование о выдаче обвиняемым приказа Habeas Corpus. Девять стариков, образующих Верховный суд Соединенных штатов, хранили устои великой конституции, составленной в свое время пятьюдесятью пятью землевладельцами, рабовладельцами, судовладельцам и земельными спекулянтами, которые, по выражению одного историка, охотнее выслушивали советы людей, одетых в тонкое сукно, нежели требования людей, одетых в лохмотья.

Обитатель соседней камеры, смертник, ожидавший наутро исполнения приговора, много часов трудился над тем, чтобы просунуть сквозь прутья наглухо заколоченного окошка записку, предназначенную для Хейвуда.

Каменщик, работавший в тюрьме, выпросил у Хейвуда его членский билет — длинную, узкую книжку с черными «Ай-Даблью-Даблью» над клетчатым земным шаром. При закладке нового здания суда в Боизе каменщик рассчитывал тайком положить ее под угловой камень. «Возьми, — сказал Хейвуд. — Когда-нибудь она, быть может, взорвет фундамент этого правосудия»!

Хобо подошел к Хейвуду на прогулке.

— Я завтра выхожу и принимаю поручения, Билль.

Хейвуд усмехнулся.

— Ты не сможешь принести мне ответ.

— Отчего же, — сказал хобо спокойно, — я всегда могу вернуться сюда… Нет, не бойтесь, я не сделаю ничего такого, за что меня могли бы посадить больше чем на шесть месяцев, Билль…

Записка, переданная смертником, не могла спасти Хейвуду жизнь; дерзкий замысел каменщика не изменял хода судопроизводства; Хейвуд отверг предложение великодушного хобо… но каждая удачная проба человеческой верности облегчала Вильяму Хейвуду дыхание и оживляла кровь.

Обвиняемых по делу об убийстве губернатора Стейнен-берга перевели в отдельный маленький флигель тюрьмы.

Им разрешили встречаться друг с другом и принимать своих адвокатов. Впрочем, Мойер не любил Хейвуда и не хотел с ним встречаться. Ему казалось всегда, что громадный секретарь влечет за собой федерацию слишком быстро, по слишком крутым дорогам. Мойер почти не заглядывал на маленький квадратный двор, где Хейвуд и Джим проводили теперь целые дни. По одной из сторон квадрата разрослись кусты диких роз. Хейвуд любил цветы. Он садился на скамью у кустов так, чтобы лепестки могли коснуться волос, щеки или уха. Джим, поджав ноги, располагался на скудной траве.

— …О’Нейла взвинтила последняя стачка. Что касается Балкелея Веллса, дорогой Ричардсон, то он три года тому назад как-то раз взял меня за плечо, после чего наши отношения испортились… Я никогда не рассказывал вам эту историю?.. Словом, после теллюрайдских дел 1902 года я ускользнул в Денвер, но они с меня не спускали глаз. Недели через две из Аурея к нам привезли Мойера, арестованного за «публичное оскорбление национального флага». Мойер в сущности тут был ни при чем, так как это я намалевал тогда и дал отпечатать американский флаг с надписями на полосках:

Находится ли Колорадо в Америке?

Военное положение объявлено в Колорадо!

Действие Habeas Corpus отменено в Колорадо!